продолжение:
Цитата:
В доме, в котором живет Финкельштейн, и по соседству живут много ортодоксальных евреев, многие из которых переселились из Восточной Европы. У него нет контакта с ними. «Я атеист, я слабо разбираюсь в иудаизме. Он меня никогда не интересовал. Иногда я думаю, что американским евреям было бы лучше забыть холокост, вместо того, чтобы открывать его… Я думаю, меня подвергли в Германии разгромной критике прежде всего потому, что все боятся прослыть антисемитами, если согласятся со мной».
«Что сказали бы ваши родители о книге? Не сказали ли бы они: немцам поделом, пусть платят, пока их не стошнит?»
«Ни в коем случае. Они ненавидели немцев всем сердцем. Но им было противно, что эта воровская банда присваивает немецкие деньги».
Я спрашиваю Финкельштейна: «Вы не боитесь, что подкрепляете аргументацию неонацистов?»
Он смеется: «Вы читаете книги? Не я разжигаю антисемитизм, а те мошенники. Взгляните же на этих алчных адвокатов! Как карикатуры из «Штюрмера»!»
«Наши нацисты утверждают то же самое».
«Ну и что? Мне что, из-за этого перестать говорить правду?» — высокий голос Финкельштейна становится слегка угрожающим, когда он поносит «главарей самой величайшей аферы в истории». Его оскорбленный тон и необузданные атаки оттолкнули даже тех, которые в принципе согласны с ним. «Он одержимый»,— написал «Экономист», но «его аргументы серьезны». Мюнхенский профессор Михаэль Вольфзон разобрал его по косточкам, но признает, что книга «в своей основе заслуживает внимания». Другие еврейские ученые идут еще дальше. В уважаемом нью-йоркском ежемесячном журнале «First Things» британский историк Вильям Рубинштейн написал: «Я не припомню другой такой книги, которая была бы так хороша и так плоха одновременно». Он считает нападки Финкельштейна на Израиль ложными, но его «атаки на финансовый шантаж группировок типа Всемирного еврейского конгресса являются чрезвычайно важными, и остается надеяться, что они возымеют действие». Как еврей, потерявший своих близких во время холокоста, Рубинштейн считает «отвратительным то, что холокост используется, чтобы выкачать побольше денег от европейских правительств».
Один из самых уважаемых исследователей холокоста, консерватор Рауль Хильберг, даже считает, что Финкельштейн «в общем, прав. О многом из этого я и сам говорил».
«Почему вы так снисходительны к нам, немцам?«— спрашиваю я Финкельштейна.— «Если почитать вашу книгу, можно почти забыть, что это мой народ хотел когда-то истребить ваш».
«Мой народ, твой народ — это не те категории, которыми я мыслю»,— возражает он остро,— «у немцев проблемы с политической корректностью. Разве не забавно наблюдать, как они бьют себя в грудь и приговаривают: «О, Дэнни, пожалуйста, ударь посильнее!«— Германия еще просто не осмыслила этот вопрос».
«А вы кого-нибудь знаете, кто сделал это?»
«Моя мать мне всегда говорила: «Гитлер ничего не изобрел. История кишит преступлениями». Она была образованной женщиной и соглашалась с мнением Ханны Арендт, которая сказала, что Эйхманн был всего лишь незначительным бюрократом, который выполнял приказы. Зло не имеет глубины, утверждала моя мать. Она все время отказывалась видеть что-либо демоническое, космическое в холокосте. Она говорила: «Зло абсолютно банально. Эйхманн был как обыкновенный торговый представитель фирмы по продаже пылесосов». Я думаю, что это верно».
«Но мы ведь и пытаемся выяснить, почему эти торговые представители смогли убить миллионы людей».
Голос Финкельштейна становится громче и начинает дрожать от негодования: «Я не хочу в это вникать. Например, с 1990 года американскими бомбежками и санкциями убито столько же иракских детей, сколько нацисты убили еврейских: целый миллион! Кто-нибудь заботится о них? Где-нибудь слышны протесты?»
Он провожает меня до двери, на улице уже зажглись огни, в дверь врывается ледяной воздух. «Скоро я приеду в Германию»,— говорит он: «что ждет меня там?» «У вас найдется пара друзей,— говорю я,— которые шестьдесят лет назад без промедления поставили бы вас к стенке». «О Боже,— говорит атеист,— мне страшно».
Перевод с немецкого Анны Кляйн
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Пользователи
и ниче живут.
