Теперь обратимся к творчеству некоторых мыслителей XIX-XX века, которые затронули проблему Святой Руси в своих произведениях.
Владимир Сергеевич Соловьев.
Владимир Сергеевич Соловьев. Знаменитый русский философ не раз обращался к этой теме. В одном из высказываний он в некотором смысле развивает мысль Гоголя: «Обыкновенно народ, желая похвалить свою национальность, в самой этой похвале выражает свой национальный идеал, то, что для него лучше всего, чего он более всего желает. Так француз говорит о прекрасной Франции и о французской славе (la belle France, la gloire du nom francais); англичанин с любовью говорит: старая Англия (old England); немец поднимается выше и, придавая этический характер своему идеалу, с гордостью говорит: die deutsche Treue (немецкая вера — В. Л.). Что же в подобных случаях говорит русский народ, чем он хвалит Россию?.. Желая выразить свои лучшие чувства к Родине, (он) говорит только о «святой Руси». Вот идеал: и не либеральный, не политический, не эстетический, даже не формально-эстетический, а идеал нравственно-религиозный» (Соловьев 1967: 195-196)[1]. Как видим, для Соловьева Святая Русь — это прежде всего идеал, идеал же может быть политический, экономический, эстетический, этический или религиозный. Таким образом, для Соловьева естественно, что а) русский идеал носит религиозный характер, б) он не придуман и не навязан сверху, он выдвинут самим народом, в) в нем отразились лучшие чувства народа по отношению к своей стране[2].
Вячеслав Иванович Иванов.
Вячеслав Иванович Иванов. Агиократия. Обратимся не к поэзии, а к теоретическим взглядам Вячеслава Иванова на Святую Русь, изложенным им в нескольких статьях. Наиболее своеобразно проблема Святой Руси поставлена именно в них. Сущность славянофильства, считал Иванов, — это вера в Святую Русь. «Верить можно только в то, чего прямо не видишь и не осязаешь, чего и доказать нельзя… Вера в Русь есть утверждение бытия Руси, как предмета веры… Земля русская и русский народ принимаются здесь не как очевидность внешнего опыта, но как сущность умопостигаемая… Славянофильство, прежде всего, — метафизика национального самоопределения, и притом — метафизика религиозная: Русь умопостигаемая есть Русь Святая» (Иванов 1987: 3,340)[3].
Славянофильство, конечно же, не было неким единым течением, в котором четко были определены основные идеи, принципы. Общность взглядов славянофилов основывалась на схожести личных убеждений, на дружеских и родственных отношениях. Достаточно сравнить философию и историософию А. С. Хомякова, И. В. Киреевского, И. С. Аксакова, Ю. Ф. Самарина, чтобы понять насколько они отличаются друг от друга по складу ума, по взглядам, по излюбленным идеям. Поэтому слова Вячеслава Иванова совершенно справедливы, если говорить о том общем, что их объединяло, но чего многие из них могли и не осознавать ясно — а именно, о вере в умопостигаемую Святую Русь. Однако, большинство славянофилов не ограничивалось метафизикой умопостигаемой Святой Руси; в их взглядах были и исторический, и политический аспекты. Они желали строить или восстанавливать на Руси Святую Русь, а для этого им был нужен образец. И потому славянофилы искали Святую Русь в прошлом, как нечто реально существовавшее, но утраченное. Как нам кажется, это обращение к прошлому было во многом связано с характерным для первой половины XIX века интересом к народной культуре, к фольклору. Достаточно назвать П. В. Киреевского, который собрал и издал сборник исторических песен, а в них постоянно встречается Святая Русь как реальность, как нечто само собой разумеющееся. Поэтому можно сказать, что в общем метафизическом плане славянофилов объединяла вера в Святую Русь, но в конкретных своих взглядах они заметно отличались друг от друга: одни искали Святую Русь в Московском Царстве, другие в Киевской Руси, третьи в Новгородской.
Вячеслав Иванов обратил внимание и еще на одну важную черту славянофильства. Он пишет: «Что сокровенный лик Руси — святой, это есть вера славянофилов, и в самой этой вере нет национального надмения. Она не исключает чужих святынь, не отрицает иных святых ликов и народных ангелов в многосвещнике всемирной Церкви, в соборности вселенского Богочеловеческого Тела… Русский народ мыслится богоносцем так, как богоносец, по православному учению, и всякий человек, имеющий воскреснуть во Христе и неким таинственным образом обожествиться (θεώσις)… С другой стороны, вера в святыню умопостигаемого лика предрешает жертвенную готовность отвергнуться ради него от всех земных, изменчивых и тленных обличий и личин; ибо только святая Русь — подлинная Русь, Русь же не святая — и не Русь истинная» (Иванов 1987: 3,341). Итак, а) в идее Святой Руси нет национальной гордости; б) она не отрицает святынь других народов; в) богоносцем является всякий народ, верующий в Христа; г) вера в Святую Русь требует отречься от земного во имя небесного; д) Русь не Святая не есть Русь истинная. Как нам кажется, формулировки Вячеслава Иванова совершенно справедливы и верны, за исключением последней, которая требует уточнения. Говоря о Хомякове, мы отметили, что в его поэтическом творчестве Русь предстает как некое антиномичное соединение святости и греховности. Поэтому осознание себя святой, своего призвания к святости заставляет ее еще острее чувствовать и переживать свою греховность и через покаяние стремиться к святости.
Ниже Вячеслав Иванов уточняет: «Огромное большинство твердо верило, что, хотя на Руси грехов было, "что на сосне смолы", тем не менее, Русь святая и Церковь невидимая не отделимы от видимой и грехом оскверненной Руси: они ее душа, корень глубь, и никогда не переводящиеся на лице земли русской, хоть и неведомые миру святые служат живою связью между этими глубинами и наружной поверхностью, живым залогом, что внутренний лик земли нашей просияет из глуби сквозь искаженные грехом черты обличья тленного» (Иванов 1987: 3,342). В работе «Лик и личины России» Вячеслав Иванов пишет о семи праведниках, которые обитают на земле. Для того, чтобы земля оставалась «святой» перед Богом, не нужно, чтобы все ее обитатели были святыми, — да это нереально и невозможно даже в условиях монастыря. Святая Русь, согласно Иванову, — это наличие на земле верных свидетелей Христовых, святых, на которых стоит страна, а также все, кто хоть в малой мере причастен этой святости святых, кто признает их, верит в их духовную молитвенную силу перед Богом. Здесь интересна перекличка с Достоевским, который устами Смердякова и Федора Павловича говорит даже не о семи, а о двух праведниках, на которых стоит мир (Достоевский 1958: 166-167)[4]. Даже такого малого числа святых достаточно для того, чтобы освятить страну молитвой, чтобы оправдать перед Богом существование всей страны. Важно также, что вера в святых сочетается здесь с верностью по отношению к отшедшим святым, вечная память о них, уже представших перед Богом, а также молитвенное общение с ними и их реальное присутствие на Руси, их помощь живым святым. «Признание святости за высшую ценность, — пишет Вячеслав Иванов, — основа народного миросозерцания и знамя тоски народной по Руси Святой. Православие и есть соборование со святынею и соборность вокруг святых» (Иванов 1987: 4,479; ср. 585-586).
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Пользователи
